«Треугольник печали». Бунт обречен?
Писатель Беседин: «Треугольник печали» — довольно вторичное, но симпатичное кино
В мае 2022 года на Каннском фестивале состоялась премьера сатирической комедии «Треугольник печали» режиссера и сценариста Робина Эстлунда. Фильм получил «Золотую пальмовую ветвь», зал рукоплескал восемь минут. На очереди — премия «Оскар», лента уже номинирована в трех категориях. Писатель Платон Беседин специально для «360» рассказал, почему новую работу шведского режиссера можно сравнить с альбомом Sex Pistols и как бунт превратился в трагикомедию.
Далее — прямая речь.
Вторичное, но симпатичное
Итак, завершаю представление номинантов на премию «Оскар» 2023 года. Сегодня будет десерт. И да, о пище я вспомнил неслучайно.
Вероятно, вдохновившись знаковой лентой «Большая жратва» Марко Феррери, швед Робин (или Рубен) Эстлунд сделал свой первый англоязычный фильм под названием «Треугольник печали». Создана лента на английском языке, безусловно, не просто так: режиссер и сценарист явно замахнулся на Вильяма нашего Шекспира (зачеркнуто) «Оскар».
До этого Эстлунд покорил Европу — в частности, забрал себе высшие награды Берлинского и Каннского кинофестивалей. Вот и «Треугольник печали», как и предыдущий геометрический и по-своему герметический фильм шведа «Квадрат», удостоился «Золотой пальмовой ветви».
Об Эстлунде, без сомнения, можно и нужно говорить как об одном из главных ныне живущих европейских режиссеров, хотя великий Михаэль Ханеке, как по мне, куда масштабнее и глубже. Пересечение же со смысловым содержанием фильмов последнего у шведа очевидно.
Впрочем, «Треугольник печали» вообще довольно-таки вторичное кино, что, правда, не мешает ему быть симпатичным авторским высказыванием.
Апокалипсический балаган
Две модели — юноша Карл и девушка Йайа — попадают на роскошную яхту, так как Йяйя — знатный инфлюенсер и звезда соцсетей. Карл же на ее фоне изначально выглядит слабым и униженным. Это в принципе фирменный стиль и привычный месседж Эстлунда: подавленный, беспомощный, испуганный мужчина, не знающий, куда приткнуть себя в мире, где матриархат стал настолько жесток и беспощаден, что мужчины выполняют функцию исключительно либо «папиков», либо секс-игрушек.
Эпиграфом к «Треугольнику» могли бы стать строчки из классической песни «Наутилуса Помпилиуса»: «Но никто не хочет и думать о том, пока „Титаник“ плывет». Вот и так называемый треугольник печали, о чем нам сообщается уже в начале ленты, появляется у человека, как правило, от мыслительной работы.
Так что не думай, не анализируй, не смотри вверх — только безудержно и бесцельно потребляй; пусть это в итоге и не принесет тебе... нет, не счастья, конечно, а хотя бы удовлетворения. Гости яхты скучны, пресыщены и обречены на тоскливое прозябание, мещанское и пошлое. Да, здесь давно сошли с ума оттого, что им нечего было больше хотеть.
Неудивительно, что самым адекватным человеком в этом апокалипсическом балагане (а вся яхта — это, конечно же, одна большая аллюзия на «цивилизованный мир») оказывается вечно пьяный капитан. Хотя, будем справедливы, его обаяние и влияние на зрителя во многом объясняется тем, что роль эту играет Вуди Харрельсон.
Тут можно дать еще один эпиграф (к популярной книге Фредерика Бегбедера «99 франков») — из Чарльза Буковски: «Капитан ушел обедать, верховодит матросня». Похоже на то. Матросня, правда, верховодить будет чуть позже, пока же она обслуживает lifestyle of rich and famous в холуйском формате «хозяин — раб».
Ну а капитан накачивает себя алкоголем, ведь сам он марксист (и это на яхте за 250 миллионов долларов!), но в жизни его слишком много роскоши. Диссонанс, однако! Примиряет героя Харрельсона с не самой, в общем-то, паршивой реальностью исключительно виски.
Это еще один толстый намек, а Эстлунд не пытается завуалировать свои месседжи, что общество потребления утратило управление и достигло конечной стадии — пожирания самого себя. Вот только остановиться поглощать оно уже не в силах, как та собака, которой дали слишком много жратвы.
С лихвой, с избытком, со страстью люди жрут, но не могут насытиться. Потому что голод их не физический, но духовный. И вот они обжираются, пардон, до рвоты (тут Эстлунд, очевидно, отсылает нас к сартровской «Тошноте»), что и показано в одной из сцен. Вместе с рвотными массами обреченную яхту-цивилизацию символично заливают фекалии.
И никто при этом не знает, как поступить, как спасти себя (о других тут не думают в принципе, ведь сытые господа и дамы не приучены размышлять, а выживание их сведено до пользования онлайн-банком. От миллиарда телеканалов и аляповатости соцсетей, от вялой изнеженности и приторной роскоши они утратили инстинкт самосохранения. Это обреченные люди, дожидающиеся своего конца, когда под видом тирамису им подают яд.
Примечателен тут знатный диалог капитана-марксиста и российского олигарха, который честно заявляет, что разбогател на крахе и трагедии соотечественников (самоубийство СССР). Будущий олигарх просто оказался вовремя там, где нужно. Для этого ему понадобились лишь наглость и близость к кормушке.
В общем, такой себе привет российским нуворишам от шведского режиссера. При этом олигарх, торгующий сельхозудобрениями (навозом), уверяет себя, будто сам он очарован капитализмом. И вот с этим флером он сходится в прощальном споре с капитаном-марксистом. Однако не по-настоящему, а пьяного развлечения ради, потому, собственно, оппоненты зачитывают цитаты из Маркса, Тэтчер, Ленина с экранов гаджетов, а не берут их из головы.
Бунт захлебывается
Прозрения не наступает и на острове, где после крушения оказывается часть гостей яхты. Тут мы видим уже «скотный двор» в стиле Оруэлла, где многие начинают жить по заветам булгаковского Шарикова. Белый униженный мужчина Карл окончательно превращается в подстилку, эскортницу, проститутку (назовите как хотите), вынужденный предоставлять сексуальные услуги («ты даешь мне любовь за то, что я даю тебе рыбку») возрастной филиппинке, бывшей мойщице унитазов, которая на острове превратилась в царицу, так как единственная умеет выживать.
Остальные, впрочем, не удосужились даже задуматься о выживании — Робинзон Крузо наоборот. Они — эти великовозрастные babies — просто ждут, когда им принесут корм.
«Треугольник печали», безусловно, не фильм-откровение; повторю, все это уже было. Но местами он вполне убедителен. Пожалуй, если искать параллели, то самая точная (и самая неочевидная) — это панк-революция, но не в ее начале, а уже сходящая на нет, пресытившаяся и сцепившаяся с истеблишментом.
«Треугольник печали» Эстлунда — как единственный альбом Sex Pistols, только не столь яростный, громкий и невообразимо классный. Однако есть в нем все-таки отблеск той злости — и, как следствие, есть попытка плюнуть во все существующие социальные беды.
Пусть и в вылетевшей слюне будет привкус шампанского, рябчиков и ананасов.
Ведь истинный панк в своих лучших проявлениях был предельно искренен — бешеный, чистый, нерафинированный, отчаянный бунт. Однако сколько бы ни повторяли потом, что punk’s not dead, он оказался предельно скоротечен. По итогу и сами Sex Pistols, и их наследие монетизировались и превратились в товар.
Вот и у Эстлунда, сделавшего свой «Треугольник печали» о мещанстве и власти, а по сути, о мещанской природе власти, тоже есть бунт, но он захлебывается, чахнет и превращается в трагикомедию, так как ему не на что опереться.
При этом режиссер говорит: да, ты можешь получить немного власти, но только либо по праву рождения (как британская чета, унаследовавшая производство гранат и от них погибшая), либо из-за критических обстоятельств — случится революция, например.
Первое ты пропустил, а что со вторым? Хватит ли у тебя, дружок, сил и мужества довести бунт до конца? Причем мужество — с корнем «муж» — здесь ключевое слово.
В «Треугольнике печали» Эстлунд оставляет открытый финал. И мне видится — в том числе, а может, и прежде всего, — потому, что сам не знает ответа на проклятые вопросы нового времени, где яркая, сытая жизнь больше напоминает анабиоз.