Альбер Камю — предсказавший эпоху посторонних
Писатель Беседин: Альбер Камю проповедовал растворение в правде
Ровно 110 лет назад на востоке Алжира родился Альбер Камю, которому спустя время суждено было стать одним из главных писателей и мыслителей ХХ века. О том, как французский философ (и не только) проповедовал растворение в правде и в чем его парадоксальность, писатель Платон Беседин рассказал в колонке для «360».
Далее — прямая речь.
Жила семья Камю бедно, а уже в 17 лет, во время обучения в лицее, Альберу поставили диагноз «туберкулез». Это приговорило его карьеру футболиста, а он мечтал играть. Более того, считал, что многим, очень многим обязан именно этой великой игре.
До диагноза он даже чуть-чуть побегал в товарищеских матчах за сборную Алжира, хотя бабушка — важная фигура в судьбе будущего писателя, женщина строгая и даже беспощадная — была категорически против.
Футбол так навсегда и остался страстью Камю: он старался не пропускать матчей любимого «Расинга», сейчас влачащего жалкое существование. Меж тем в лицее Альбер прочел все те великие книги, после которых уже не можешь быть прежним. Романы Достоевского прежде всего.
Позднее Альбер работал в прессе, театре, занимался преподаванием, но в целом вел довольно тоскливое существование без особых средств и надежд. Собственно, из этой борьбы, из этого городского бунта и рождались его тексты, в которых со временем сконцентрировалась суть эпохи.
Перед войной — в 1940 году — Альбер Камю перебрался во Францию в поисках, как-то говорится, лучшей жизни. Тогда же вышел его дебютный роман «Посторонний» — несомненно, один из лучших текстов первой половины ХХ века. Он декларировал, что равнодушие стало не просто главной чертой европейского общества, но, по сути, средой его обитания.
Герой (хотя какой он герой?) Мерсо испытывает эмоции только раз, когда священник перед воздаянием за преступление говорит ему о Боге. До этого читатель видит не просто сон разума, но сон души, рождающий самых гадких чудовищ.
Раз мы уж о сне разума. Камю читал Ницше, знал Ницше, увлекался Ницше. И вслед за ним повторял, что Бог мертв, а на место Христа ставил Правду. Это, кстати, в корне расходилось с мыслями русского гения Достоевского, которого Камю, вероятно, ценил более всех остальных писателей. У Федора Михайловича было так: «Если мне нужно выбирать между истиной и Христом, то я выберу Христа». Альбер Камю проповедовал растворение в правде — ее полное осознание и дальнейшую борьбу через созидающие поступки.
Да, он был парадоксален в этой своей проповеди христианских ценностей и вместе с тем отрицании христианства. Но именно это соединение позволяет Камю оставаться одним из главных писателей до сих пор, когда общество разделено даже не на касты и группы, а на мелкие атомизированные элементы, существующие подчас даже в одном организме.
Человек человеку тут даже не волк, а некто вроде полипа, чья жизнь и смерть одинаково бессмысленны и пусты. Поэтому во время пандемии коронавируса мир вспомнил в первую очередь о романе Камю «Чума», поэтому мир всегда будет существовать в реальности «Постороннего», где кровь льется лишь в качестве доказательств того, что наши тела не мертвы.
Альбер Камю был гениально парадоксален. И также парадоксальна была его смерть. Долго и тяжело он страдал от туберкулеза (эта хворь прикончила многих писателей: Кафку, Чехова, Оруэлла, Белинского и других), но погиб Камю не от болезни, а в автокатастрофе. Врезался на автомобиле в дерево (в платан, если быть точным).
В багажнике нашли рукопись его неоконченного романа «Первый человек». За три года до этого писателю вручили Нобелевскую премию по литературе. Камю оказался одним из самых молодых ее лауреатов (к слову, первенство здесь держит ныне подзабытый Редьярд Киплинг). Формулировка, с которой его награждали, в кои-то веки поразительно точна: «за огромный вклад в литературу, высветивший значение человеческой совести».
Кто-то до сих пор уверяет, что это было намеренное убийство: мол, советские коммунисты прикончили великого французского писателя. Правды мы, конечно же, никогда не узнаем.
Однако вполне очевидно, что только так мог уйти из жизни писатель, высветивший всю парадоксальность и пустоту человеческой жизни и вместе с тем необходимость бороться за жизнь другую. Ту, в которой будет место и для совести, и для справедливости, и для милосердия. Ту, где не будет места для посторонних.