«Была надежда, что это все бред, сон, ад». Интервью Аллы Бут, первая часть
Алла Бут рассказала, как потеряла бизнес и друзей из-за ареста мужа
:focal(0.5:0.49):format(webp)/YXJ0aWNsZXMvaW1hZ2UvMjAyMi8xMi9hbGxhLWJ1dDEuanBn.webp?w=1920)
Алла Бут, жена Виктора Бута, осужденного в США по политическим мотивам и вернувшегося в Россию 8 декабря в результате обмена, рассказала «360», что ей пришлось пережить за эти годы, пока муж был в американской тюрьме. О потере бизнеса и друзей, охоте журналистов на дочь, моментах отчаяния и силе любви читайте в эксклюзивном интервью ведущей Аксинье Гурьяновой.
— Ты верила, что мужа освободят?
— Безусловно. Никогда не сомневалась, что Виктор вернется домой. На самом деле, это самое основное — сохранять надежду и веру. Это те чувства, которые помогают выстоять. Без этого сил бы не было вообще никаких.
— В чем еще ты черпала силы? Кому-то музыка помогает, кому-то — литература.
— Я крещеная, но не могу сказать, что я человек настолько верующий, чтобы постоянно обращаться к Богу, молиться. Вот мама Вити — да, она такой человек.
На самом деле, самое важное для меня было не причинить ему дополнительную боль плачем, растерянностью, апатией, бездеятельностью. И потом, это была такая ситуация, когда только я что-то могла сделать.
Я встречалась с сотрудниками посольства, там было огромное количество спецслужб. Конечно, не могу сказать, что я железобетонный человек. Были моменты отчаяния, совершенно безумного.
Для меня первые пять лет были самые тяжелые. Ни морально, ни психологически не была готова к тому, что вдруг у меня отберут мужа. И случится это не по причине развода или какой-то трагедии, а по совсем другой причине, поднимется огромная негативная волна против него, с которой ты просто не в состоянии бороться, у тебя нет на это ресурса. В какой-то момент я перестала слушать, поняла, что меня не хватит.
А когда все только началось, когда я прилетела в Таиланд и увидела Виктора, поняла, что без меня, без поддержки близких он может сломаться… Хотя он очень сильный человек. Конечно, мы приехали тогда все — и мама его, и дочка наша, ей всего 12 лет было тогда. Я поняла, что мы должны быть вместе, это же не только его трагедия, а общая наша. Она легла тяжеленным грузом на всю семью. Нужно быть вместе.
— Было ли тогда, в Таиланде, ощущение, что ты можешь его больше не увидеть?
— Я старалась об этом не думать, надеялась, что нам помогут, поддержат. Это ведь дело не простое — не уголовное, не напился и кого-то ограбил… Это большая политика. И мне одной с ней было не справиться. А тут вдруг оказалось, что никого вокруг почти и не осталось, потому что после массированной медийной атаки друзья все разбежались. Они были — и их не стало. Не все, но многие. К тому же мне пришлось закрыть через некоторое время свой бизнес — я дизайнер-модельер, была своя студия, много клиентов. Но они перестали ходить, стали бояться.
У меня был абсолютный вакуум. Я вообще не понимала, что мне делать, к кому обращаться, у кого и что просить, кого умолять. Могут нам помочь или нет.
Я поняла, что я приехала (в Таиланд. — Прим. ред.) и буду ходить везде, где только можно. А опыта никакого не было. Я — художник, не адвокат и не юрист, не журналист. Было непонятно, где жить. Я не могла уехать, так как понимала, что Виктор тогда будет голодный, без связи, без помощи. Я стала тем связующим звеном между ним и адвокатами, сотрудниками посольства и вообще внешним миром.
:format(webp)/YXJ0aWNsZXMvaW1hZ2UvMjAyMi8xMi9yaWEtMTE2ODA4MWxyLTEuanBn.webp?w=1920)
— Вот ты говоришь: многие друзья отвернулись. Произошла ли у тебя резкая переоценка ценностей?
— Да, в том смысле, что ушла юношеская наивность, будто мир светел и прекрасен. Но ведь и правда, никогда не думаешь, что такое может произойти.
Наше поколение выросло в СССР, мы воспитаны на книгах типа «Тимур и его команда» о дружбе и взаимовыручке. А тут звонишь человеку: «Можешь помочь финансово, взаймы?» А он отвечает — мол, извините, «мы вам не тумбочка». Разочаровываться в людях, которых ты считал друзьями, тяжело. Это было дополнительным ударом, ударом со спины.
Сейчас, когда прошло 14 с половиной лет, эти люди всплывают и говорят: «Давайте увидимся, посидим, поговорим». Я получаю огромное удовольствие сказать «нет».
— На тебя свалилось не только все что касается дела Виктора, но и воспитание дочки, финансовые проблемы. Как в итоге ты смогла двигаться дальше?
— Невозможно быть постоянно, как боец на ринге, всегда собранным и ждать удара. Я все-таки женщина: я и ревела, и депрессия у меня была, и истерики — весь букет. Но самое важное, что помогало, — семья.
Я полностью приняла ответственность за ребенка. Лизе было 12 лет, когда на нее все это свалилось. Представители прессы, например, вычислили, в какой школе она учится, караулили у входа. Мне пришлось бежать к директору и просить, чтобы ребенка выводили с черного хода.
Вообще, когда я была в Москве, всегда больше за нее переживала, чем за себя. Телевизор же не отменишь, радио не закроешь, в школу дети приходят, что-то говорят. Ничего не сделаешь. Надо было сесть с дочкой и поговорить.
— Ты это сделала, я так понимаю.
— Да, конечно. Что можно объяснить 12-летнему подростку? Да, вот это пресса, такая жизнь, нам сейчас будет тяжело. Но мы поедем в Таиланд. Вместе. К папе.
:format(webp)/YXJ0aWNsZXMvaW1hZ2UvMjAyMi8xMi9yaWEtNzY1MzU4bHIuanBn.webp?w=1920)
— Ты изменилась. Сейчас ты стальная стала.
— Да, я научилась говорить «нет». Мне всегда, как питерской интеллигенции, было сложно это сделать, неловко, «а что человек подумает» и так далее. Теперь, когда не вижу отдачи от человека, практически сразу говорю: все! Понимаете, наши энергетические ресурсы психологические не безграничны, их надо беречь. Нельзя их просто так дарить.
— Не всегда все можно сказать на тюремных свиданиях, когда идет прослушка. Это правда, что глаза умеют говорить? Вы считывали фразы, когда общались с Виктором?
— Безусловно. Мы ведь так и познакомились, считав нашу взаимную внутреннюю симпатию без слов. Это было до начала нашего романа.
Во-первых, не всегда можно было говорить. Там (во время судебного процесса. — Прим. ред.) прослушка шла. Мы говорили без слов — на судах, в тюрьме — жестами, знаками. Нам было достаточно, чтобы понимать [друг друга].
— В моменты, когда можно было что-то написать или увидеться, возникала ли идея мечты, которая вам придавала сил?
— У меня была надежда, что это все закончится. Что это все бред, сон, ад, какой-то триллер. Фильм, нереальность. Что это не со мной, а с кем-то другим. От внешнего мира я закрылась, настолько внутрь себя ушла. Можно сказать, спряталась в «черной коробке». Иногда даже не понимала — солнце ли светит, дождь ли идет. Таиланд — не Таиланд. Было все равно, у меня была цель и задача.
Выматывали моменты колебания: то ли случится чудо и нас оправдают, то ли его не произойдет. То адвокат дает надежду, то ее отбирает. Постоянные весы эмоциональные, надеешься, что вот сейчас мы уедем домой. Но это и придавало сил.
Самый тяжелый момент там — когда Виктора втихаря увезли американцы. Хотя по закону Таиланда его должны были через неделю депортировать в Россию. И тут в понедельник мне позвонили журналисты, когда я уже ехала с вещами и продуктами к тюрьме, мы договорились с консулом встретиться… Звонят и говорят: его увезли.
Мы не успели ни в тюрьму, ни в аэропорт, его самолет уже вылетел в США. Помню, как сидела на обочине и рыдала. Воткнулась в стену и осознала, что меня прорвет. До этого держалась и понимала: нельзя эти эмоции выпускать — растечешься и не соберешься. Но тут меня конкретно прорвало.
И из «черной коробки» с помощью этих слез я вылезла. Поменялось отношение к окружающему пространству, людям.
:format(webp)/YXJ0aWNsZXMvaW1hZ2UvMjAyMi8xMi9yaWEtMTAxMDExNmxyLTEuanBn.webp?w=1920)
Поняла, что дальше наступает еще более тяжелое время, необходимо по-другому реагировать.
Но не все так просто, конечно. На самом деле, когда Виктора увезли, я еще месяц не могла вылететь из Таиланда. Не было сил собрать вещи. Мне отдали его вещи. И вот я открывала чемодан, начинала собираться, а у меня лились слезы. Закрывала чемодан и продолжала сидеть.
Потом поняла, что так больше нельзя. Мне помогли: перевезли к друзьям в Таиланде, к очень хорошим людям. Я благодарна ситуации: плохое окружение ушло, а появились настоящие, те, о ком я теперь точно знаю, что на них можно положиться. У них я прожила неделю, они помогли упаковать вещи. И я улетела в Москву.
:focal(0.49:0.46):format(webp)/YXJ0aWNsZXMvaW1hZ2UvMjAyNC8xMS8yMDE1MDQzMC1nYWYtdXgxLTAwMy5qcGc.webp?w=1920)
:focal(0.56:0.74):format(webp)/YXJ0aWNsZXMvaW1hZ2UvMjAyNC8xMS8yMDE3MDkyNy1nYWYtcm01MC0wMDEuanBn.webp?w=1920)
:format(webp)/YXJ0aWNsZXMvaW1hZ2UvMjAyNC8xMS9pbHBrLTQuanBn.webp?w=1920)
:focal(0.52:0.35):format(webp)/YXJ0aWNsZXMvaW1hZ2UvMjAyNC8xMS9yaWEtODgwOTY0MGxyLmpwZw.webp?w=1920)
:focal(0.52:0.26):format(webp)/YXJ0aWNsZXMvaW1hZ2UvMjAyNC8xMS8yMDE4MTExNy1nYWYtaWMwNi0wMDQuanBn.webp?w=1920)
:format(webp)/YXJ0aWNsZXMvaW1hZ2UvMjAyNC8xMS8yMDI0MDkzMC1nYWYtcms3MC0wMDMuanBn.webp?w=1920)