«Франкенштейн» из денег, тщеславия и фильмов. Что не понял Гильермо дель Торо

История Виктора Франкенштейна (Оскар Айзек), гениального ученого — это, конечно, история самого Гильермо дель Торо, одного из самых авторитетных режиссеров современного кинематографа. Этот самобытный режиссер начинал с фильмов вроде «Мутанты», продолжил эффектными историями о ярких персонажах вроде «Блэйда» и «Хеллбоя» и по итогу добрался до жутко глупой оды толерантности «Форма воды», которая, ясное дело, очень понравилась распорядителям «Оскара». Были еще в его кинематографии весьма любопытные проекты: «Хребет дьявола» и «Лабиринт фавна».

Однако свой карт-бланш на «делаю что хочу» модный и успешный дель Торо получил не столь давно, когда снял для Netflix анимационное темное фэнтези «Пиноккио». Тот вновь завоевал «Оскар», после чего боссы студии, видимо, произнесли сакраментальное: «Делай что хочешь! Мы спонсируем!» И дель Торо решился.

В прекрасном кино герой Евгения Евстигнеева произносил знаменитое: «А не замахнуться ли нам на Вильяма нашего Шекспира?» Так вот, дель Торо решил замахнуться на Мари нашу Шелли, создавшую абсолютно канонический и даже архетипический текст о Франкенштейне. К слову, всем рекомендую эссе Глеба Шульпякова об этой замечательной писательнице и ее работе.

Франкенштейн — больше, чем просто герой культуры. Это метафора, символ, ролевая модель, образ. Шелли создавала его с богоборческих позиций, сильно напитанная неоромантизмом, но по итогу приходила к обратному. Точно Кант, опровергнувший пять доказательств существования Бога и придумавший свое — шестое.

Так и Виктор Франкенштейн, обожающий свою мать и ненавидящий отца, хочет доказать всем, что жизнь принадлежит Богу, а вот смерть, наоборот, может контролироваться человеком, так как Господь в этом вопросе некомпетентен. Сразу вспоминается классическое из «Бойцовского клуба»: «Отец был Богом для тебя. Отец бросил тебя. Что тебе говорит это о Боге?»

Понятно, что образ отца — это образ Бога. Виктору в этом катастрофически не повезло: его отец не любил мать, не любил старшего сына — и вообще предстал перед нами в образе желчного деспота, круглосуточно третировавшего сына; отвратительная муштра! За незнание отец бил маленького Виктора по лицу. Стоит ли говорить, что тот, когда создаст свое «дитя», будет поступать с ним точно так же? Сын занял место своего отца, человек стал не Господом, но господином.

Есть тут и мистический элемент. Мечтая победить смерть (ведь мать умерла, а отец то ли намеренно, то ли по незнанию не спас ее), Виктор видит во сне красного ангела — вероятно, Люцифера, который обещает ему знания, мощь, открытия. Эта линия режиссером не прописана совершенно — и красный ангел заглядывает в кино по случаю. Зато о его присутствии напоминают различные элементы одежды и декора.

Виктор, например, редко снимает красные кожаные перчатки, делающие его в сочетании с прической похожим на барышню из столичного ресторана, а Элизабет (Миа Гот) — возлюбленная его младшего брата, да и самого Виктора — ходит с красным зонтиком.

Брата Виктора, по имени Уильям, отец, кстати, любил. Тоже история Каина и Авеля — могла бы сложиться, но дель Торо не раскручивает и ее. Он занят другим — реализацией своей детской мечты. Режиссер делает «Франкенштейна» так, как мечтал когда-то.

Виктор сшивает свое создание из разных кусков мяса, людей, а это щедро спонсирует герр Харландер (Кристофер Вальц), у которого свой интерес — он умирает от сифилиса. Опять же, конфликт его и Виктора не прописан совершенно. Потому смерть одного из них ненавязчива и мимолетна; мы и заметить-то не успели.

Но ведь Франкенштейн приобретает актуальность именно сейчас, когда все власть имущие, представители элит, сильные мира сего озабочены исключительно одним — своим бессмертием, вечной жизнью. Потому что Стив Джобс уже умер, а Илон Маск еще нет — и все его миллиарды нужны лишь для того, чтобы понять, как продлить себе век.

Отсюда вся эта трансгуманистическая повестка, и дель Торо это прекрасно знает. У него есть даже прекрасный образ — Харландер, торговец оружием, умирающий от сифилиса. Как это современно! Как это злобно! Но… дель Торо занят не фильмом и не смыслами, он занят собой. Оттого тонет в атмосфере и антураже, но не в главном.

В фильме дель Торо вообще слишком многое по верхам. В определенный момент ты понимаешь, что вся эта красота на экране искусственная, нарисованная с помощью программ, что размышления героев банальные и пустые, что конфликт никак не развивается — и когда на втором часу просмотра детище Франкенштейна вдруг заявляет: «А теперь я расскажу свою историю» — ты уже хочешь вопить: «Нет, пожалуйста, не надо, хватит!»

Любопытно, что сам фильм «Франкенштейн» сделан, как и детище Виктора, из кусков — это постмодернистский продукт. Мало-мальски насмотренный зритель сразу считает множество отсылок к первоисточникам: от «Повелителя бурь» до «Красавицы и чудовища». Все настолько сюр, что в определенный момент мы видим уже не монстра Франкенштейна (Джейкоб Элорди), а Терминатора с развороченным глазом. Для чего устроил этот повтор пройденного дель Торо? Привет Кэмерону передал? Как говорят в Польше: «Что занадто, то не здраве».

Как итог, утрачивается не только современное, но и классическое прочтение работы — об отношениях создания с Создателем. Весь христианский или любой другой метафизический, религиозный аспект вымывается из ленты. Остается исключительно картинка, очень эффектная, но надоедливая, а режиссер вынужден в сотый раз проговаривать банальности, давя на слезу.

Дитя Франкенштейна, уходящее в закат, — вы серьезно? В «Неуловимых мстителях» это смотрелось эффектнее и убедительнее.

Ну, а истории о том, как насилие порождает насилие, — сколько раз мы такое видели? Гильермо дель Торо угодил в ловушку, в которую обычно попадают авторы подростковых романов или «литературы травмы». Им кажется, что достаточно просто рассказать о своем детстве, детских переживаниях и фантазиях — и будет успех. Но оказывается, что это мало.

Проблема «Франкенштейна» дель Торо в том, что эта лента топчется вокруг того, с чего она, собственно, начиналась. И если дитя Виктора, как сам Виктор, многое по ходу фильма понимает, создание так вообще становится умнее, то сам дель Торо никакого развития не показывает.

Режиссер два с половиной часа сшивает свое аляповатое детище из кусков второй свежести, очевидно кайфуя от самого процесса, но так и не дав достойного результата. В результате его кинодетище вроде бы ходит, вроде бы говорит, но оно неживое.