Антон Чехов: благородство и талант

Mary Evans Picture Library
Фото: Mary Evans Picture Library/Global Look Press

Три главных русских писателя в мире: Достоевский, Толстой, Чехов. Хотя, возможно, Антон Павлович должен стоять первым. В драматургии, как любят повторять, равный Шекспиру — и только ему. Это действительно так: в Тегеране и Анкаре я сам видел афиши чеховских спектаклей. Их до сих пор ставят — и будут ставить; собственно, пьесы Чехова — это сертификат качества для каждого театра. С кинематографом — та же история. Есть мнение, и оно вполне оправдано, что современное кино стоит на трех китах: Станиславском и двух Чеховых, Антоне и Михаиле.

Любого новеллиста — будь то Хемингуэя, Раймонда Карвера или Элис Монро — сравнивали и неизбежно станут сравнивать с Антоном Павловичем. Он, без преувеличения, задал стандарт и эталон рассказа. Читать Чехова можно и нужно везде и всегда, что я, собственно, и делал — и годам к двадцати прочитал его всего, а после уже были театральные постановки. Говорят, что он так и не создал романа («Драма на охоте» вроде и бы и не в счет) — или правильнее так: не создал великого русского романа. Но тем даже лучше: он уловил дух будущего, запечатленного в короткой форме.

Помните фразу Довлатова? «Можно благоговеть перед умом Толстого. Восхищаться изяществом Пушкина. Ценить нравственные поиски Достоевского. Юмор Гоголя. Однако похожим быть хочется только на Чехова…» Да, не все согласятся (Ахматова и Мандельштам поспорили бы), но точно можно утверждать: большинство Чеховым восхищается. Даже Иван Бунин, после чьих высказываний о коллегах стоило бы говорить «раунд», относился к нему с симпатией.

Родился Антон Павлович в Таганроге в семье лавочника, но что интереснее: дед писателя — Егор Михайлович — был крепостным крестьянином, однако трудился столь усердно, что скопил денег и выкупил себя и свою семью, став человеком свободным. Это, безусловно, сюжет, но он оказался бы неполон, не впиши себя в него сам Антон Павлович. Фокус в том, что в декабре 1899 года Николай II пожаловал Чехову не только орден Святого Станислава третьей степени, но и титул потомственного дворянина. Однако писатель от солидного титула отказался — и остался простым медиком.

Konstantin Kokoshkin/Russian Look
Фото: Konstantin Kokoshkin/Russian Look/Global Look Press

В медицину Чехов, сын лавочника, пришел, выучившись, что называется, на медные деньги. С первых же лет учебы явил большой талант — и трудился всю жизнь, очень насыщенную, осмысленную. Литература и медицина — классический сюжет для русского общества, благородный сюжет. Чего, кого — врача или писателя — в Чехове было больше? Любят цитировать его же фразу: «Медицина — моя законная жена, а литература — любовница». Так ли это? А какая, собственно, разница?

Известна, конечно же, и легендарная поездка Чехова на остров Сахалин. Зачем? Почему? Для чего ему было это нужно? Потому что доскональная погруженность в русскую жизнь, в детали, в обстоятельства. И я всем рекомендую не только записки Чехова о Сахалине, но и письма оттуда. Вообще Антон Павлович в эпистолярном жанре — это особенная история: жемчужины и бриллианты слова и мысли разбросаны там столь щедро, что изумляешься, немного слепнешь даже. В письмах Чехов, в принципе не любивший пустословия, абстрактных разговоров, был максимально конкретен, точен.

В прозе же и драме, и это понимать важно, больше работал на недосказанности, на паузах. Перечитайте «Чайку», например — вся соль там не в диалогах, а в том, что не проговорено.

Konstantin Kokoshkin/Russian Look
Фото: Konstantin Kokoshkin/Russian Look/Global Look Press

«Если завтра война, то я на войну» — и в этом нет и априори не может быть никакой бравады. И ведь не станем забывать, что Антон Павлович едет на Сахалин, уже будучи больным, — во многом это сложнейшее путешествие и добило его, но оно же стало его, если угодно, восхождением на Голгофу, не просто к славе, а к высшему знанию. Чехов был деятелен — и это при том, что половину своей жизни он жил с туберкулезом, с чахоткой, ежедневно, как врач, констатируя свое умирание.

Чехов умер в Германии, на немецком курорте Баденвейлер. Есть, кстати, легендарное фото Толстого и Чехова в Гаспре: только Антону Павловичу Лев Николаевич разрешил сфотографироваться с ним. Оба умирали от смертельных болезней, оба смотрят в объектив фотоаппарата, но вместе с тем смотрят в лицо смерти.

Толстой, победивший три смертельные по тем временам болезни, переживет Чехова на шесть лет. Антон Павлович уйдет в 44 года. Человек, успевший сделать так много, изменивший и жизнь вокруг, и жизнь в ее, если угодно, высшем смысле, ходил по земле совсем недолго.

Чехов универсален: он не только изобретает надязык (тот, который работает на том, что между фразами и словами), но и показывает универсальные механизмы человека и человечества, порывы и движения души — и это, на самом деле, поражает. Неважно, читаешь ты это в США или Японии — в последней, кстати, у Чехова культовый статус. При этом абсолютное знание нашей русской жизни — в мелочах, деталях и фактах. Неважно, о чем пишет Чехов — о селе или о церковном приходе, — он знает все досконально; он микроскоп, но не только физический, но и душевный, духовный.

Я уверен, что, сейчас скажу грубо и странно, Антон Павлович Чехов — идеальный русский литературный товар на экспорт. Достоевский и Толстой прекрасны, но по-своему немного безумны, мрачны и неуживчивы, колючи.

Гоголь? Абсолютный гений, но существующий исключительно в своем гоголевском мире. Пушкин? Невозможно, как я уже сказал, осознать все величие, не читая в оригинале. Чехов — икона русского стиля: пенсне, бородка, отточенность фраз, движений.

Он показал, что жизнь, несмотря на все свои тяготы, беды, уродства, благородна и величественна, но при одном условии: если ты движешься к тому, чтобы сделать ее такой.

    Пока ничего не найдено

    Задизайнено в Студии Артемия Лебедева Информация о проекте